Цунами между нами, мы тонем в океане
И скованы желаньем, ловя любви волну
Цунами между нами и мы не властны сами
Над нашими сердцами, у нежности в плену
стиву шестнадцать, баки – семнадцать, когда они впервые целуются, спрятавшись от проливного дождя под навесом глубокой ночью, заблудившиеся после прогулки к заливу этим днем, потерявшиеся в таком родном, но огромном нью-йорке. стив отводит глаза и кусает губы, дрожит от холода и осознания, что они только что натворили. он прячет голову в изгибе плеча и не откликается, когда друг зовет его по имени. «это не правильно» – стучит в висках. – «это так сладко» - шепчет, изнуренное любовью, сердце. он оборачивается и смотрит на сгорбленные плечи друга. аккуратные тонкие запястья художника ложатся на жилистые предплечья боксера, и стив упирается лбом между лопаток баки.
– прости меня, - шепчет он.
- это я виноват, - глухо отзывается барнс. – ты же не хотел.
- в том-то и дело, что я хотел, баки, я очень хотел, - шепчет роджерс, заливаясь алым румянцем.
стиву восемнадцать и его мама умерла. он остается один на один с этим миром. И только баки шепчет о том, что ему не обязательно справляться одному. «но я должен» - хочется кричать роджерсу. – «я должен, потому, что тебя у меня тоже нет. мы же не можем. мы не можем. тебя убьют, если кто-нибудь узнает о нас! как же ты не понимаешь?! пусть бы меня убили, но тебя я никому не позволю тронуть, баки. никому.».
но стив, молча выворачивается из-под руки барнса и уходит в дом, закрывая за собой двери. они не могут быть вместе. им никто этого не позволит. и если на себя роджерсу наплевать, то баки он так рисковать не может. лучше уж пусть просто баки уйдет. пусть оставит его одного. у баки это пройдет обязательно – убеждает сам себя стивен, он найдет себе приличную девушку и выбросит стива из головы. забудет. а стив думает, что и забывать-то не хочет. потому, что это лучшее, что с ним когда-либо было. быть с Баки. обнимать баки. целовать баки. любить баки.
баки возвращается спустя несколько дней, в его руках небольшой чемодан и упрямый взгляд серых глаз красноречивее всех слов мира говорит о том, что он – тоже может быть упрямым сукиным сыном. он просто не оставляет стивену выбора и роджерс смиряется с неизбежностью того факта, что любовь его жизни делит с ним теперь квартиру. баки спит на диване, роджерс ютится на материной кровати. и каждую ночь они проводят в молчаливом осознании, что рано или поздно лед треснет, плотину прорвет и они сорвутся камнем вниз на самое дно пропасти, именуемой - любовью.
у баки каждую неделю новая девушка, и в субботу стабильно они ходят на двойные свидания.
они не говорят больше о том, что между ними происходило раньше.
они больше не раздеваются в одной комнате.
они больше не прикасаются друг к другу без необходимости.
[они и не разговаривают больше по душам - она у них одна на двоих; биение сердца - рваный ритм на двоих поделенный, слов ненужных плен отринув, во взглядах все прочесть так частно можно, режась о правду горькую - не любить друг друга эти двое уже не умеют_не могут].
потому, что словами тут ничего не исправишь, а во взглядах плещется тоска вперемешку с отчаянной болью и невыносимой тоской, а на дне – самая сильная, самая яркая, самая глубокая, самая чистая эмоция, подавляемая обоими – их любовь, которая и не собирается угасать {не сможет}.
Время сразу вдруг остановилось
Мы вдвоём сдались ему на милость
Всё вокруг наверно изменилось
Для нас с тобой
этого не должно было случиться. не должно было, но… той ночью барнс набрался, расставшись с очередной люси, джесси или мадлен - стив право слово не пытается даже и запоминать имена всех этих девушек, что толку-то если баки все равно не сводит своего взгляда с него по ночам, когда они оба понимают, что каждый на своей постели занимается непотребствами и ели слышное стивово - "бак", перекликается с жарким баковым - "стив".
баки жмется к стиву, обнимает, вжимает в себя, словно пытаясь, впаять роджерса в себя, не позволяя тому выбраться из плена горчечных объятиях - самых желанных, самых необходимых, самых главных на всем белом свете. шепчет чуть слышно, литанией его имя, и целует невпопад: мажет губами по щекам, скулам, соскальзывает к линии челюсти, поднимается вновь к глазам, смежевывая веки своими губами и всласть после целует глубоко и влажно, откровенно, заставляя распахнуть губы и вплетаясь языком. так сладко. так горько. так желанно. {необходимо}
и стив сдается. оттаивает, отвечает, пробегает пальцами своими длинными по изгибам идеально сложенной фигуры молодого мужчины и выстанывает его имя.
их первый раз полон нежности, признаний теплых, прикосновений ласковых.
их первый раз наполнен любовью, острой необходимостью владеть и отдавать, быть и растворяться, желать и чувствовать.
их первый раз – симфония любви.
их первый раз – самая идеальная ночь в жизни. такой уже не будет. никогда.
баки двадцать шесть, он - все так же невероятно красив, галантен с дамами, работает по двенадцать часов в доках и ночами выцеловывает на коже стива одни только ему известные замысловатые узоры [они живут этими часами украденными у жизни, у мира, у судьбы - живут любовью своей запретной]. они предательски счастливы друг с другом, в пределах своей маленькой квартирки. они безгранично влюблены и довольны жизнью, не смотря на то, что им приходится скрывать свою любовь от всего остального мира. они просто счастливы тем, что имеют, привыкшие оба довольствоваться всегда малым.
баки двадцать шесть и его призывают на фронт.
роджерс оббивает пороги призывных пунктов, раз, за разом получая злосчастное: «4F» и жалостливые взгляды врачей, вполне себе считающих, что делают ему одолжение. барнс дома орет на стивена так, что закладывает уши, а после обнимает до хруста в ребрах и признается: «я не выживу, если ты не будешь в безопасности, обещай, мне стив, обещай, мне мелкий!».
но роджерс не из тех, дает невыполнимые обещания. и на «старк-экспо», на самом последнем подставном двойном свидании [ведь все же должны быть уверены в том, что баки барнс и стив роджерс только всего лишь навсего лучшие друзья], на котором баки чудо как хорош в своей роли и заставляет стива мучиться ревностью, роджерсу улыбается удача. его замечает авраам эрскин.
баки уезжает на фронт, роджерс оказывается в лагере – лихай, близ нью-джерси. спустя неделю в подпольном военном бункере происходит «перерождение» и стивен грант роджерс становится лицом американской армии и «цирковой обезьянкой».
когда он слышит, что баки нет в живых от полковника филлипса – он отказывается в это верить; кулаки стискивает до костяшек побелевших и душу свою верой и надеждой латает да переплетает вновь, потому, что знает – он бы почувствовал, если б баки погиб – они связаны, они едины, он бы знал. он бы тоже умер. и губы упрямо поджимает. сбегает при помощи картер и старка - нарушая все писанные и неписанные статьи устава и десятки международных законов [ради баки он бы и сердце свое голыми руками из грудины вырвал!].
чтоб после к себе прижать, чтоб в коридоре том темном-темном, вжать на миг [им обоим это также необходимо, как другим - дышать, чувствовать друг друга] стену и прошептать: «я так тебя люблю. Я знал, баки, я знал, что ты жив. что ты не можешь меня оставить».
и держать за руку, не отпускать, ускоряя шаг, петляя коридорами по заводу в поисках выхода. просто быть рядом, вдыхать запах его тела. ощущать подушечками пальцев нервный тремор и знать – здесь, рядом, вместе. живой.
он и сам не знает, как ему удалось перепрыгнуть ту чертову адскую пропасть полыхающую пламенем первозданным. только слышал голос любимого и знал, что тот и вправду без него не уйдет. не сможет. так же как и сам стив не смог бы оставаться в стороне и не искать барнса. и он делает чертов прыжок в бесконечность, чтоб на другом конце пропасти упасть на руки к баки. По дороге к лагерю им толком не удается поговорить. капитана постоянно дергают, роджерсу невольно приходится становиться тем, кого в нем видят окружающие: командиром, направляющим, ведущим.
он раздает приказы, не сомневаясь в том, что их будут исполнять.
он ободряет раненных.
он подталкивает увязшие в грязи машины в одиночку.
он поспевает везде и всюду – то и дело мелькает разноцветный щит в самых разных локациях. Только для баки он никак не может найти времени.
и только кромешной ночью, на привале он кивает возлюбленному в сторону леса и уходит первым, зная, что баки пойдет следом [нитями связаны крепче титановых, скованы воедино, сплетены - не разорвать, не разрубить]. за кронами липы, он позволяет себе расслабиться, выйти из официального модуса, стать снова только лишь стивом роджерсом, малышом из бруклина. заслышав шаги барнса, развернется и прижмет того к себе. на пару мгновений, просто передышка. просто необходимость – такая же естественная, как потребность в кислороде. баки, разумеется будет распекать его за сумасбродность, за безумие, за чертовы «слабоумие и отвагу», а стив будет целовать его в шею, и губы и заливисто смеяться. потому, что не смотря на то, что вокруг война – они молоды и живы. они влюблены {взаимно и порочно для всего остального мира}.
баки в составе «ревущих» и всегда за левым плечом капитана. и стив знает, что в команде подозревают насколько у них с барнсом тесные взаимоотношения. но парни молчат тактично, даже в сотый раз капитан ставит себя и своего лучшего друга в караул на час волка.
баки громкий, шумный, требовательный в постели и совершенно не умеющий себя контролировать. стив смеется и зовет его бруклинским котом, шепчет пальцами за ухом и признается, что любимый из него все соки выпивает, хотя сыворотка в крови здесь только у одного из них. они не расцепляют пальцев переплетенных до рассвета и всегда укладываются в одном спальном мешке.
в ночь перед взятием золы стив не может пресытиться баки, берет его долго и нежно, ластится, впитывает в себя, шепчет о том, как сильно любит, не отпускает из плена своих рук до предрассветной самой дымки. словно боится, если разожмет тиски объятий – то баки исчезнет, растворится. утром они перешучиваются, вспоминая «русские горки» и на сердце у роджерса становится теплым тепло только от залихвасткой улыбки его баки. до того момента, как баки барнс сорвется в пропасть остаются считанные минуты.
Пью огонь твоих глаз, сожалея о нас.
Но без крика и стона, любовь вне закона для меня сейчас.
он знает, знает, что сумеет дотянуться, он обязан справиться. кажется вот-вот он коснется кончиками пальцев. ухватит, притянет к себе. но темноту ночи привычно разрывает крик, сорвавшийся с любимых губ и вой ветра, да стук колес поезда, уносящегося прочь. роджерс поджимает колени к груди и начинает считать до ста. психологи «щ.и.т.-а» говорят, что это должно помочь. он проснулся в 2011 году. баки мертв больше семидесяти лет. баки мертв. баки мертв. {баки. мертв.}
роджерсу не дают времени на депрессию - читаури, мстители, "у.д.а.р" и брок рамлоу - выбивают из него страйк снова и снова. он и сам запутывается в себе самом и собственных чувствах. ему не дает спуску романофф, в своих попытках социализировать, его поддевает старк и стива отпускает постепенно боль, она скручивается узлом в области сердца и остается там, не позабытая, ноющая, не проходящая и открывающаяся кровоточащая ночами ["признайся хотя бы себе стиви - теми ночами, которыми ты не делишь постель с другим," - голосом баки звучит его совесть] рана надсадно_надрывно напоминающая ему о том, что он потерял своего баки.
стив бы хотел себя возненавидеть, да, уже не получается- отпустил почти, что баки, только татуировка пламенем горит на внутренней стороне бицепса левого: "д.б.б.".
он делит дом, постель и пищу с другим мужчиной. им захлебывается, им наслаждается [его - любит?!]. до тех пор пока его снова не обжигает реальность, в которой баки жив. в которой его муж законный - хэндлер его возлюбленного. в которой баки - зимний солдат.
баки бьет его наотмашь. снова и снова. стив не сопротивляется. если броку он смог в лифте ответить ударом на удар, когда болезненно резануло по живому: "ничего личное, кэп", то от баки и закрываться не видит смысла. это же баки. его баки. живой. и пусть ничего не помнит, пусть глаза пустые, пусть бьет так сильно и кричит надрывно, зло: "ты. моё. задание", стив ответит: "так выполни его, ведь я с тобой до конца."
Золотыми рыбками быть непросто; залатать бы нитками все вопросы
Снова в ту же реку, терять дар речи; золотыми слитками не залечишь...
события развиваются так стремительно, что стив за ними едва-едва поспевает. как и за тем, во что собственно говоря превратилась его личная жизнь. у него рана на сердце размером с чертов гранд-каньон, у него от мужа остались лишь обгоревшие расплавленные по краям жетоны армейские {его собственные // потому, что жетоны брока целехонькие все еще на цепочке висят на груди с супер-солдата и расстаться с ними нет сил} да обручальное кольцо. даже а похороны он прийти не смог да на опознание - отлеживался после крушения хэлликериев.
у стива раздрай в душе. у стива поиски барнса в приоритете, пока очередной конец света не ломает все на свете с н о в а. у стива снова и снова по ночам бутылка шотландского торфяного виски, а по утрам поиски баки. у стива все еще мерцает диск кольца обручального на пальце. у стива душа рваная вся в к л о ч ь я. он не сумел удержать. ни баки не сумел // ни брока.
они встречаются в следующий раз уже в бухаресте. баки жмется к рамлоу {живому и пышущему здоровьем, мать его, рамлоу! е г о б р о к у} и смотрит волком. брок оскаливается криво в ответ. им двоим кажется довольно хорошо и без стива [больно]. он не может отпустить. ни одного из них. не может простить брока. не может не любить баки, который не помнит {не хочет}. и роджерс шлет к черту весь мир, идет против своих же, отрекается от званий, регалий, от друзей, от всего и вся ради их спасения. он увозит их в ваканду, куда их приглашает т'чалла. и пытается достучаться до возлюбленного, ругается с пеной у рта с мужем своим и теряется в водовороте собственных чувств и желаний. потому, что если баки всегда был его светом, его благословением, его любовью, то брок - есть тьма, проклятье, помешательство. только вот как без этого теперь жить роджерс и не знает вовсе. да и надо ли?!
да, заявка огромная, но прошу так сильно не пугаться - я пишу в среднем 7-8к, могу играть и по 5к. стилистика у меня плавает в зависимости от партнера и я в принципе не особо дотошный и требовательный в этом плане.
сразу же скажу || предупрежу, заявка в триумвират, и у нас с броком в полной мере сыгранная и страханная пара, то есть если идете по этой заявке, то сразу к нам обоим и играть придется в каждой из связок.
я пламенный фанат стаки, так, что вниманием ни бруклинку, ни войну не обойду, но в настоящем стив разрывается между первым своим возлюбленным и законным мужем, которым и является брок рамлоу. будет стекло, будет драма, будет очень много нц-ы.
я обожаю личное общение, так что буду настаивать на телеграме, ватсапе или вайбере.
скорость у меня не особо-то и крейсерская - стабильно могу обещать не больше одного поста в неделю, при наличии времени и вдохновения, но жду такой же отдачи от партнера.
в общем, мы с деткой очень-очень тебя ждем, баки!
